Лет пять тому назад в горах Биттерут в Айдахо жил красивый жеребенок. Шкура у него была светло-гнедая, а ноги, грива и хвост — угольно-черные. Вот его и прозвали Черногнед.
Многие, увидев красивого жеребенка, думали, что он арабских кровей. В известном смысле так оно и было: все наши лучшие лошади произошли от арабских скакунов, и время от времени кровь далеких предков дает о себе знать, проявляясь и в сложении, и в стати, и в силе, и в диком нраве вольных кочевников.
Черногнед любил носиться наперегонки с ветром, упивался быстротой своего бега, гордился ногами, не знающими устали. Когда табун жеребцов встречал на пути забор или канаву, для Черногнеда было так же естественно перепрыгнуть препятствие, как для других — обойти его стороной. И он вырос сильный телом, беспокойный духом, непримиримый к малейшему насилию над собой. В загоне или стойле Черногнед не мог смириться даже с мягкой уздечкой и вскоре доказал, что ему лучше всю ночь простоять в бурю под открытым небом, чем быть запертым в удобном стойле, где его лишали свободы, которую он любил больше всего на свете.
Вскоре жеребенок наловчился обманывать ковбоя, загонявшего табун в кораль. Едва завидев этого человека, Черногнед обращался в бегство. Он стал Сам-по-себе — табун-по-боку. Так здесь называют независимых норовистых лошадей, которые откалываются от табуна, как только им что-то не понравилось.
С каждым месяцем жеребенок проявлял все большую решимость жить на воле и становился все изобретательнее в уловках. Должно быть, в глубине души его и затаилась злость, потому что он ни перед чем не останавливался и не щадил никого, кто мешал исполнению его единственного желания.

Злоключения начались, когда Черногнед, трех лет от роду, был в полном расцвете молодости, силы и красоты. Хозяин решил приучить его к седлу. Но Черногнед был столь же коварен и зол, сколь и красив, и первые дни учения превратились в жестокую схватку между хозяином и красавцем жеребенком. Хозяин, мастер своего дела, знал, как применить силу. Черногнед, нагнув голову, яростно бросался вперед, становился на дыбы, пробовал выбросить наездника из седла, катался по земле — все напрасно. Несмотря на свою силу, жеребец был совершенно беспомощным в руках мастера, и вскоре он приучил Черногнеда ходить под седлом. Отныне хороший наездник вполне мог с ним управиться. И все же каждый раз, когда на Черногнеда надевали седло, он снова начинал артачиться. Прошло несколько месяцев, прежде чем жеребец осознал, что сопротивляться бесполезно: его лишь били кнутом и шпорили. И он прикинулся, будто образумился. Целую неделю на нем ежедневно ездили верхом, и он ни разу не взбрыкнул, зато в воскресенье вернулся домой, хромая.
Хозяин пустил его на выгон. Через три дня он, казалось, вполне оправился, его словили и оседлали. Жеребец не пытался сбросить всадника, но через пять минут стал хромать. Его пустили на выгон, а через неделю оседлали, лишь чтобы снова убедиться в его хромоте. Хозяин не знал, что и думать — то ли жеребец и впрямь хромой, то ли прикидывается, и при первой же возможности избавился от него.
Черногнед стоил не меньше пятидесяти долларов, но хозяин продал его за двадцать пять.

Новый хозяин порадовался было удачной сделке, однако Черногнед, не пройдя и полмили, вдруг захромал. Всадник слез, чтобы осмотреть больную ногу жеребца, но тот вырвался у него из рук и ускакал на свой выгон. Его поймали, и новый владелец, не отличавшийся кротостью нрава и мягкосердечием, шпорил его без всякой жалости; не прошло и двух часов, как Черногнед покрыл расстояние в двадцать миль, начисто позабыв про былую хромоту. Но когда они прибыли на ранчо нового хозяина и Черногнеда расседлали и повели на выгон, он хромал всю дорогу от двери дома и до самого выгона, где пасся табун.
За выгоном располагался соседский огород. Его владелец очень гордился замечательным урожаем овощей. Он обнес огород забором высотой в шесть футов. Тем не менее в ту самую ночь, когда Черногнед появился на ранчо, в огороде случилась потрава, лошади каким-то образом пробрались туда, причинив хозяйству страшный вред. На рассвете они перескочили через забор, и ни одна живая душа их не увидела.
Огородник был в ярости, но хозяин ранчо упрямо стоял на своем — потраву совершили чужие лошади, потому что его табун пасся за шестифутовым забором. На следующую ночь все повторилось сначала. Хозяин ранчо вышел из дому чуть свет и убедился, что весь его табун — на выгоне. Позади других лошадей мирно пасся Черногнед, хромая пуще прежнего. Набеги на огород продолжались, и между соседями началась распря. Чтобы доказать непричастность своих лошадей к потраве, хозяин ранчо предложил соседу устроить засаду н выследить вора. Ночью при свете луны они увидели, как Черногнед — один из всего табуна — подошел к забору, ничуточки не хромая, легко перескочил через него и стал лакомиться отборными овощами. Удостоверившись, что это он, соседи выскочили из засады и бросились вперед, но Черногнед, как олень, перемахнул через забор и понесся рысью к табуну на выгоне. Когда люди подошли к нему, он, бедняжка, снова отчаянно хромал.
— Дело ясное, — сказал хозяин ранчо. — Он, конечно, обманщик и плут, но уж больно хорош собой — все при нем.
— Оно, может, и так, — согласился сосед, — но теперь нечего думать и гадать, кто съел мои овощи.
— Спорить не стану, — ответил хозяин ранчо,— но послушай, приятель, ведь потрава у тебя долларов на десять, не больше. А коню этому цена — добрая сотня. Выкладывай двадцать пять долларов, забирай коня — и по рукам.
— Так я тебе и выложил, — возмутился огородник. — Тут убытку долларов на двадцать пять будет. А коняга твой не стоит и цента больше. В общем, он — мой, и считай, что мы квиты.
На том и порешили.

Прежний хозяин умолчал о том, что Черногнед не только хитрец, но и злюка. Огородник сам убедился в этом, как только вздумал прокатиться на нем верхом. Коварство коня не уступало его красоте.
На следующий день на воротах огородника появилось объявление.

Охотники тронулись в путь. Черногнед шел с вьючными лошадьми, сильно припадая на одну ногу. Пару раз он пытался повернуть обратно, но люди, шедшие позади, без особого труда заставляли его вернуться. Хромота Черногнеда все усиливалась, и к ночи на него было просто жалко смотреть.
Старший проводник заметил:
— Да, похоже, он не притворяется. Какая-то хворь в нем прочно засела.
День за днем охотники уходили все дальше в горы, ведя за собой лошадей с поклажей, стреноживая их на ночь. Черногнед ковылял вместе с другими, на каждом шагу вскидывая голову с изумительной гривой. Один охотник решил прокатиться на нем верхом и чуть не поплатился за это жизнью: в жеребца будто вселялся бес, стоило человеку сесть ему на спину.
Чем выше они поднимались в горы, тем трудней становилась дорога. В одном месте им предстояло пересечь опасное болото. Несколько лошадей увязло в трясине, и когда люди бросились им на помощь, Черногнед решил, что пришло время для побега. Он повернул назад, вмиг превратившись из жалкого подслеповатого коняги в резвого скакуна. Вскинув голову, распустив по ветру великолепную черную гриву и хвост, он радостно ржал. Хромоты не было и в помине. Черногнед несся домой, за сотню миль отсюда, уверенно выбирая узкие тропинки, хоть видел их всего раз в жизни.
Через несколько минут он скрылся из виду.
Охотники очень рассердились, но один из них, не говоря ни слова, вскочил на лошадь. Зачем? Неужели он надеялся догнать вольного ретивого скакуна? Нет, у этого человека был другой план. Он прекрасно знал местность. Проехав две мили по тропинке и полмили напрямик через лес, охотник сильно сократил путь и остановился возле Ягуарового ущелья, которого беглец никак не мог миновать.
Когда Черногнед сбежал по тропинке вниз, он увидел человека, поджидавшего его. Яростно замотав головой, жеребец развернулся и поскакал назад. Через несколько ярдов он уже брел шагом, уныло припадая на одну ногу, затаив злобу в глазах.
Норовистого коня пригнали в лагерь, и он выместил свой гнев на безобидной вьючной лошаденке, больно лягнув ее в грудь.

Тот глухой край был настоящим медвежьим царством, и охотники решили положить конец фокусам Черногнеда и забить его для пользы дела.
Ловить жеребца охотники не решались: даже подойти к нему близко было небезопасно.
И тогда двое проводников погнали его к дальней поляне — самому любимому медвежьему месту. Меня охватила острая жалость, когда я увидел, как, упорно притворяясь хромым, идет на смерть этот непокорный красивый конь.
— А разве вы не пойдете с нами? — спросил один из проводников.
— Нет, не хочу видеть его мертвым,— ответил я...

Минут через пятнадцать послышался далекий ружейный выстрел. Я представил себе, как прекрасное существо с гордой головой и изумительными ногами лежит плашмя бездыханное, воровски лишенное своей сути — неукротимого духа. Теперь ему уготован неприглядный конец.
Бедный Черногнед! Он не стерпел ярма рабства. Он оставался бунтарем до самого конца, сражаясь против печальной участи всего лошадиного племени. В Черногнеде жил вольный дух орла или волка, огнем горевший в его больших блестящих глазах, направлявший всю его своенравную жизнь.
Я попытался прогнать из головы мрачные мысли о трагической кончине коня. На эту борьбу с самим собой у меня ушло не так уж много времени — не более часа, потому что вернулись проводники.
Оказалось, что они очень долго гнали Черногнеда по тропе на запад — вперед и только вперед. Проводники зорко следили, чтобы он не свернул в сторону.
Они чувствовали себя в безопасности, лишь когда норовистый конь шел впереди.
Итак, с каждым новым поворотом судьбы Черногнед все дальше уходил от родного дома на реке Биттерут. Теперь он пересек высокий водораздел и шел по узкой тропе, ведущей в Медвежью долину на реке Лососевой, и еще дальше — в привольные дикие колумбийские прерии — шел, печально хромая, будто знал наперед; что его ждет впереди. Атласная кожа его отливала на солнце тусклым золотом. Люди, шедшие позади, были точно палачи в похоронной процессии осужденного на смерть аристократа.
Узкая тропинка привела их к маленькой бобровой лужайке, поросшей густой сочной травой, на берегу прелестной горной речушки. Множество извилистых медвежьих троп сходилось к водопою.
— Пожалуй, это место подойдет, — сказал проводник постарше.
— Да, если не дадим промашки, ему тут верная смерть, — подтвердил другой.
Дождавшись, пока Черногнед добрел, хромая, до середины луга, он коротко и резко свистнул. Черногнед мгновенно остановился и обернулся к своим мучителям. С высоко поднятой благородной головой, трепещущими ноздрями, он был воплощением лошадиной красоты и совершенства.
Проводник прицелился в голову жеребцу, между глаз и ушей, чтобы сделать его смерть мгновенной и безболезненной. Грянул выстрел. Стрелок мог убить коня наповал либо промахнуться, и он промахнулся!

Прочь от этих мест, напрягая все силы, вихрем летел Черногнед; не к родному дому на востоке, а на запад, на запад, неведомой тропой, все вперед и вперед! Хвойный лес укрыл его от стрелка, тщетно старавшегося вытащить пустой патрон из ружья.
Вы можете увидеть его среди вольных мустангов, он все так же силен и красив. Любители верховой езды говорили мне, что много раз встречали его у Седры. Он быстроног, как и другие мустанги, но его можно отличить по развевающейся угольно-черной гриве и хвосту.
Здесь он и живет — на диких вольных лугах, поросших шалфеем. Сильные ветры стегают его по атласной коже ночью, зимой, случается, его заносит снегом. Волки, подкарауливающие ослабевших лошадей, не дают ему покоя, а весной и могучий гризли является за добычей. Здесь нет ароматных пастбищ, засеянных человеком, нет овса — ничего, кроме колкой дикой травы, ветра и широких просторов.

Но здесь он наконец обрел единственное, чего жаждала его душа, и это стоит всего остального.